Но справиться с неоперабельной раковой опухолью знаменитому артисту это не помогло

26 октября, так и не оправившись от полученной 13 лет назад в автокатастрофе страшной черепно-мозговой травмы, ушел из жизни народный артист России Николай Караченцов. Рассказать об этом легендарном человеке мы попросили его друга из Киева - композитора Владимира Быстрякова, который работал и близко общался с ним более тридцати лет.

   - С Колей мы познакомились в начале 80-х во время записи моих песен к мультфильму «Алиса в зазеркалье», - поведал нам Владимир Юрьевич. – Его имя уже тогда гремело. Еще не было знаменитой «Юноны и Авось», но уже были спектакли «Тиль» и «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», были заметные роли в фильмах «Старший сын», «Собака на сене», «Приключения Электроника». На запись Коля приехал на своей первой машине – ржавой «семерке». Посмотрел ноты и сказал: «Что вы мне написали? Эта нота у меня сегодня скончалась на репетиции. А этой ноты у меня вообще никогда не было. А тут еще выше! Да вы не композитор, а скалолаз какой-то!». Я поначалу стушевался. Все-таки я человек из провинции. Первый раз приехал записываться с таким мастером. Но я нашел выход из положения. «Николай Петрович, раз такое дело, давайте я за вас спою! – предложил я. - А вы распишитесь в ведомости и будьте спокойны!». Тем самым я наступил ему на мозоль, которая называется «актерский кураж». Не знаю, откуда он взял силы, но у него сначала появилась та нота, которая скончалась на репетиции, следом – та, которой вообще не было, а потом он взял ноту, о которой даже мечтать не приходилось.

   Более близко мы сошлись во время работы над циклом романсов «Дорога к Пушкину» на стихи Владимира Гоцуленко. Когда я предложил их спеть Караченцову, никто в эту затею не поверил. Даже сам Николай Петрович. «Это не мой материал, - сказал он. – Я же хрипатый. Ковбойские песенки – пожалуйста! А о каких романсах вы говорите?». Но мы с Гоцуленко его уговорили. Коля вместе со своим аккомпаниатором Володей Камоликовым добросовестно разучил наши романсы. Приехал в Киев и попробовал записать самый легкий из них - «Под цыганским шатром». К моему ужасу, я не услышал у него ни одной живой ноты. Все звучало абсолютно мертво. Мы бились несколько часов. И никакого результата! Гоцуленко не выдержал, убежал домой и с горя напился. «Николай Петрович, давайте отложим это до другого раза!» - сказал я Караченцову, понимая, что другого раза, видимо, уже не будет. Но у Коли была такая черта – не отступать и использовать все шансы до последнего. «Я все-таки запишу еще один дубль», - сказал он. И в этом дубле я вдруг услышал правильную ноту, которую от него ждал. Правильную – не в смысле высоты и чистоты звука, а в смысле тонкости проникновения в материал. Я за это ухватился. Попросил его закрепить найденную интонацию. И после еще нескольких попыток он влез в этот романс, как рука в перчатку. Со сведенной на живую нитку записью мы приехали к Гоцуленко. Поэт был сильно нетрезв, весь в слезах и соплях. А когда послушал, что у нас получилось, начал плакать уже от счастья и радости.

   Работа над пушкинским диском продолжалась долгих восемь лет. Записывали его в Киеве, в Москве и даже во Франции, в Бургундии. Знакомая Пьера Кардена предоставила нам студию в своем замке. А все расходы на поездку оплатил убитый вскоре председатель правления «Техко-банка» Владимир Ровенский. Параллельно Коля пел и другие мои песни. Например, всем известную «Леди Гамильтон». Сначала я отдал ее Саше Малинину, с которым ранее успешно сотрудничал. Но его понесло не в ту степь. И он сделал из «Леди Гамильтон» что-то залихватское типа нэпманских «Бубличков» или «Лимончиков». А Караченцову сразу удалось проникнуться этой песней и спеть ее в лирическом ключе, как мне хотелось. К сожалению, наши совместные с ним работы оказались незаслуженно забытыми. А ведь в них Коля раскрылся с совершенно неожиданной стороны. Его привыкли видеть рубахой-парнем из «Криминального квартета» или «Человека с бульвара Капуцинов». А он был очень глубокий человек, который одним словом умел передать самые сложные переживания. Для меня это был артист калибра Шарля Азнавура. Если бы режиссеры, которые приглашали Колю на роли, видели его таким, каким я увидел, его фильмография могла бы пополниться более интересными актерскими работами.

   Любопытно, что поначалу у Караченцова не было такого узнаваемого тембра голоса. У него был тенор. А потом Коля его прокурил. Он же был заядлым курильщиком. Причем, предпочитал дешевые сигареты без фильтра «Прима». И ужасно страдал, что во время многочасовых перелетов за границу нельзя было подымить. Когда в 1996 году мы летели на гастроли в Австралию, он еле дотерпел до Сингапура. Там нашел SMOKING AREA и, наконец, вдоволь накурился. А дальше нужно было еще семь часов лететь до Мельбурна. В самолете настроение у него сразу упало. «Вова, раз курить нельзя, может, выпьем? – предложил он. – У тебя есть что-нибудь с собой?». А тогда в аэропортах так сильно не проверяли. И я достал из ручной клади «Рябиновую на коньяке». Но не успел я ее открыть, как подлетела стюардесса и забрала у меня бутылку. Коля завял окончательно. «Спокойно!» - сказал я и пошел к стюардессе разбираться. Начал ей втирать на ломаном английском, что мы летим защищать честь нашей страны на алкогольном чемпионате мира, и она своими действиями нанесла нам смертельное оскорбление. Каково же было мое изумление, когда выяснилось, что у них на борту запрещено пить спиртное, принесенное с собой, но они сами предлагают пассажирам широкий ассортимент напитков и при том совершенно бесплатно. «Что вы хотите?» - спросила стюардесса и начала перечислять названия. Я на все отвечал: «Yes». Закончилось тем, что она принесла нам кучу бутылок, начиная от коньяка «Курвуазье» и заканчивая «Смирновской». И мы с Колей так воспрянули духом, что по прибытии в Мельбурн забыли в самолете его гитару.

   В отличие от некоторых коллег алкоголем Караченцов особо не злоупотреблял. Он мне рассказывал, что у него была какая-то неприятная ситуация в театре, после которой он зарекся употреблять спиртное перед работой. Да, в свободное время мог выпить и любил это делать. Но в день спектакля, концерта или съемок не позволял себе даже полбокала пива. В начале 90-х я уговорил его сняться в фильме «Кошечка», к которому писал музыку. У Коли в графике было «окно» всего в две недели. «Надо уложиться в этот срок», - сказал он. А там собралась такая пьющая съемочная группа, что будьте здоровы. И, по моему совету, Коля потребовал установить на площадке «сухой закон». «Если унюхаю, что от кого пахнет спиртным, сразу сажусь на поезд и уезжаю», - пригрозил он. Но все карты спутала съемка сцены, по ходу которой Коля выбрасывал из окна гостиницы в Дагомысе 150 тысяч советских рублей. Наши художники сделали купюры настолько похожими на настоящие, что проходившие мимо граждане стали их подбирать и расплачиваться ими в магазинах и ресторанах. В результате к нам пришли сотрудники ОБХСС. Начали грозить статьей за изготовление фальшивых денег. И чтобы замять это дело, Караченцову пришлось целую ночь с ними выпивать и петь им под гитару.

   Коля был безотказный – со всеми позировал, обнимался, целовался, давал автографы. Однажды в Ялте на пляже гостиницы «Ореанда» Колю начали одолевать отдыхающие с просьбами о совместном фото. «Надо поставить этот процесс на коммерческие рельсы», - пошутил я и заорал на весь пляж: «Уважаемые жители и гости города-героя Ялты! Всего за 50 гривен вы можете сфотографироваться с народным артистом России Николаем Караченцовым». Ко мне тут же выстроилась очередь. На Колю перестали обращать внимание. Он стал для всех экспонатом, как мартышка у пляжного фотографа. В числе других запечатлеться с ним изъявила желание дама позднего бальзаковского возраста, завернутая в полотенце. «Я только переоденусь», - предупредила она. Все переодевание состояло в том, что дама сняла с себя полотенце и осталась топлесс. Причем, топлесс у нее был такой могучий, что упал ей на колени, как уши спаниеля. Одно «ухо» она водрузила Коле на плечо и в довершение всего сказала: «Кстати, вы мужчина в моем вкусе». После этих слов он чуть не задохнулся от смеха. Это было за полгода до той жуткой аварии.

   Две недели назад я навещал Колю в больнице. Мне показалось, что он хорошо выглядел – такой пополневший, румяный. Ему в Китае вводили стволовые клетки. Были надежды на улучшение. Но оказалось, что у него начала распадаться раковая опухоль, и, поскольку удалить ее было уже невозможно, пошла интоксикация организма. Когда Коля умер, я находился с семьей на отдыхе в Турции. В тот день в отеле всем желающим предлагали какой-то напиток. Я попробовал его и сразу узнал вкус анисовой водки Ricard, которой нас с Колей угощали в начале 90-х в Бургундии. С тех пор я эту водку больше никогда не пил. И почувствовал, что получил привет от Коли. Вечерами я приходил в холл отеля для души поиграть на рояле. Мне всегда аплодировали. Только в тот вечер аплодисментов не было. Я играл Колины песни – «Я тебя никогда не забуду», «Кленовый лист», «Что тебе подарить». И люди сразу усекли, почему это все звучит. Печально, что от нас уходят такие люди, как Коля. Уходят лучшие. Остается одно говно. И нам с этим говном дальше жить.

   Михаил ФИЛИМОНОВ («ЭГ» № 45, 2018)