армянский любовник Пугачевой не давал Долиной заниматься сексом на работе

Наша беседа с Аркадием Хораловым – автором и исполнителем хитов 80-х «Давай попробуем вернуть», «Вот и все», «Новогодние игрушки» - завязалась совершенно случайно. «У тебя нет телефона или адреса Элтона Джона?» – спросил меня как-то Аркадий Дмитриевич. Оказалось, что он хочет попросить у сэра Элтона крупную сумму денег, которая сейчас, в момент кризиса, ему остро необходима. Естественно, я не мог не поинтересоваться, какие у него имеются основания для столь наглой просьбы.

   - В середине 80-х годов я был участником авторских концертов поэта Андрея Дементьева, проходивших в Театре эстрады, - издалека начал свой рассказ Хоралов. - В первый день на репетиции ко мне подошел главный звукорежиссер и язвительно сказал, что, если уж я ворую песни, надо делать это не так откровенно. Сначала я даже не понял, о чем идет речь. Тогда он объяснил, что припев моей песни «Давай попробуем вернуть» очень похож на припев песни «Shoot Down The Moon» из альбома Элтона Джона «Ice On Fire». Честно говоря, это известие меня немного обескуражило. Творчеством Элтона Джона я никогда особо не увлекался. А этот альбом вообще не слышал. На следующий день звукорежиссер принес запись и дал мне послушать песню «Shoot Down The Moon». Естественно, там были отличия в тональности, в темпе и в аранжировке. Но сходство с «Давай попробуем вернуть» действительно присутствовало. К счастью, я нашелся, что на это ответить. «В каком году вышел этот альбом Элтона Джона? Он же вышел только в 1985 году! – сказал я. – А моя песня еще в 1978 году выходила на пластинке в исполнении ВИА «Самоцветы», а в 1979 году – в исполнении ВИА «Красные маки».

   Что Элтон Джон мог позаимствовать у меня мелодию – мне тогда даже в голову не пришло. На эту мысль меня в конце 80-х натолкнул мой друг, который был директором Лаймы Вайкуле. Он вспомнил, что читал в каком-то журнале интервью Элтона Джона, в котором его спросили, как он сочиняет песни. «Я прослушиваю под настроение огромное количество музыки, - ответил Элтон Джон. – Потом захожу в студию и под впечатлением от прослушанных песен сочиняю своё». Услышать мою песню он мог во время гастролей в соцстранах. На Украине, где я родился, ловились польские и румынские радиостанции. И я часто слышал у них в эфире «Давай попробуем вернуть». В 1989 году я первый раз полетел в Америку. И друзья познакомили меня с очень серьезным лойером, который работал в центральной адвокатской конторе на Манхэттене. Об уровне этого человека говорит тот факт, что после меня он принимал посла Сирии. Когда я рассказал ему про Элтона Джона, лойер выразил готовность взяться за это дело и даже оплатить расходы. «Возвращайся в Россию и привози все материалы! – сказал он. – Это очень интересная тема! Как говорят американцы, если не догоним курицу, то хотя бы согреемся».

   Но это было смутное время перестройки. Прежняя система, при которой я получал за одну песню авторские по 1000-1500 рублей в месяц и мог вообще не ездить на гастроли, начала разваливаться. Нужно было как-то зарабатывать деньги, кормить семью. И мне стало не до выяснения отношений с Элтоном Джоном. А сейчас я решил реанимировать эту тему. Доказать мой приоритет не составит труда. «Давай попробуем вернуть» я еще в 1976 году зарегистрировал в ВААПе (Всесоюзное Агентство по Авторским Правам, правопреемником которого является нынешнее Российское Авторское Общество – М.Ф.). А написал я ее в 1975 году, когда работал у Софии Ротару в ансамбле «Червона Рута». Мы приехали на фирму «Мелодия» записывать альбом. И на лестнице встретили поэта Андрея Дементьева. Ротару к тому времени уже спела его «Алексей, Алешенька, сынок» и «Пусть летят по небу лебеди». У них были очень хорошие отношения. Дементьев тут же дал мне текст «Давай попробуем вернуть». А я в тот же вечер в автобусе по дороге на концерт сочинил на него музыку.

   - А как вы попали в коллектив к Ротару?

   - Я закончил Таврическую сельскохозяйственную академию в Мелитополе. Параллельно пел в студенческом оркестре. Потом получил приглашение работать в ансамбль «Поют гитары» Костромской филармонии. На гастролях в Черновцах меня услышал замдиректора местной филармонии Пинкус Абрамович Фалик. «Аркаша, Соня Ротару с «Червоной Рутой» сейчас за рубежом, - потихонечку нашептал мне он. – Но я хотел бы, чтобы ты приехал к ней прослушаться». Вернувшись из-за рубежа, София Михайловна легла в больницу. У нее были какие-то проблемы с легкими. И наше первое общение происходило через больничное окно. Ее муж Анатолий Евдокименко привел меня и сказал: «Вот новый певец!». Когда она вышла из больницы, я уже репетировал на сцене. Моя работа ей понравилась. И София Михайловна приняла решение взять меня в «Червону Руту». У нас сложились очень теплые отношения. Когда я пел сольные песни, София Михайловна не уходила в гримуборную, а практически всегда стояла за кулисами и слушала меня. Нас даже запечатлели вместе в документальном фильме «Песня всегда с нами», где мы исполняли песни замечательного композитора Володи Ивасюка, сочинившего «Червону руту», «Водограй» и другие хиты Ротару.

   - А это правда, что Ивасюк погиб при каких-то загадочных обстоятельствах?

   - Да, гибель Володи была очень непонятной. По этому поводу ходили разные слухи. Якобы он написал какую-то песню, которая не понравилась националистам Западной Украины. Они посчитали ее антиукраинской. Угрожали ему, чтобы он не давал этой песне хода. Но я боюсь утверждать, что это именно так. Знаю только, что его повесили в лесу под Львовым. По официальной версии, он якобы покончил с собой. Но это явная ерунда. С чего человек в расцвете творческих сил, любимый народом, взял бы и повесился?! Тем более, он был непьющий. Нормальный, адекватный человек. Жизнерадостный такой. Сколько я его помню, всегда улыбался. К сожалению, я проработал в «Червоной Руте» недолго и не успел познакомиться с Володей поближе. Мы виделись всего несколько раз. Сидели в баре вместе с ним и Анатолием Евдокименко. Говорили о музыке и о женщинах. О чем еще могут говорить молодые люди?!

   - Если в «Червонной Руте» к вам так хорошо относились, почему же вы недолго там проработали?

   - Понимаешь, старик, я был молод, горяч, полон энергии и планов! Мне захотелось попробовать, потяну ли я как вокалист с большим эстрадным оркестром. И в 1975 году я поехал на прослушивание в один из лучших коллективов страны – государственный джаз-оркестр Армении под управлением Константина Орбеляна. Спел пару песен из репертуара Тома Джонса. И был принят сразу во второе отделение. Но и у Орбеляна я долго не задержался. Внутри коллектива были слишком строгие порядки. Лариса Долина, которая тогда работала в оркестре, даже не могла завести себе любовника. Все боялись, что - не дай Бог! – кто-то что-то узнает, и потом будут поносить, как в ауле. Да что там Долина! Даже Алла Пугачева, когда приезжала к Орбеляну репетировать его песню «Сто часов счастья», жила в гостинице в отдельном номере и на людях никак не афишировала свои отношения с Маэстро. Если кто-то что-то и домысливал, вслух это не обсуждалось. Орбелян был нешуточный человек. И все предпочитали держать язык за зубами. А самое главное – в коллективе не было возможности творчески развиваться. Я тогда уже сочинял свои песни и хотел их петь. Но Константин Агапаронович не давал мне этого делать. Можно было исполнять только зарубежные хиты, армянские песни и произведения самого Орбеляна. А у меня был приятель Виталик Кретюк, с которым я познакомился на гастролях в Ростове, когда еще работал в ансамбле «Поют гитары»…

   - Это тот самый Кретюк, который в начале 70-х был любовником Пугачевой?

   - Говорили, что они жили гражданским браком. Но я свечку не держал. Вот что Алла Борисовна работала в группе, которой руководил Виталик, - это факт. Помню, в Ростове она пела «Посидим-поокаем». Вела себя весьма скромно и неприметно. Это было еще до ее «звездного» взлета с «Арлекино». Потом Пугачева ушла к Паше Слободкину в «Веселые ребята». А Кретюка взяли во второй состав «Самоцветов». В этом составе также работали Володя Пресняков с супругой Леной, Саша Барыкин, Володя Винокур и много другого известного народа. Кретюк, с которым мы поддерживали контакты, все время тянул меня тоже перейти в «Самоцветы». Однажды я был с оркестром в Москве и пришел к ним на прослушивание. Руководитель «Самоцветов» Юрий Маликов и худрук «Москонцерта» Сергей Мелик были в восторге. Но возникла одна проблема - на работу в «Москонцерт» не принимали без московской прописки. А прописаться было нельзя, пока не устроишься на работу. Можно было, конечно, вступить в фиктивный брак, как многие тогда делали. Но я не мог на это пойти. Я с 18 лет уже был женат. Моей дочке было 4 года. Пришлось идти на другие уловки. Меня устраивали к Игорю Гранову в «Голубые гитары». Формально я числился там, а реально работал в «Самоцветах». Потом меня временно прописывали в общежитии. Маликов даже прописывал меня у своих родителей в Подмосковье. В общем, всеми правдами и неправдами меня пытались оставить в «Самоцветах». Вскоре после меня приходил на прослушивание Саша Серов. Но Маликов ему сказал: «У нас уже есть Хоралов. Зачем нам еще один?». Кретюк сделал очень хорошие аранжировки к моим песням «Давай попробуем вернуть» и «Мама». К сожалению, прописать меня в Москве так и не удалось. И в 1978 году я принял предложение Валерия Чуменко перейти в его ансамбль «Красные маки». Они работали от Тульской филармонии, и проблем с пропиской у них не было. В «Красные маки» тогда пришел Юра Чернавский и начал рулить новую музыку. Мы записали «Кружатся диски» - первый в Союзе альбом, в котором песни шли нон-стопом. Одними из первых начали экспериментировать с новым электронным звучанием.

   - А что потом стало с Кретюком? Бывшая солистка «Веселых ребят» Светлана Резанова утверждала в интервью, что его убили за какие-то темные дела.

   - Мне кажется, это все базарные разговоры. Да, ходили слухи, что он попал в тюрьму и там погиб или умер. Якобы его посадили за спекуляцию аппаратурой. Но я общался с Кретюком на протяжении пяти лет и даже представить не могу его в роли спекулянта или фарцовщика. Другое дело, что в те времена хорошей аппаратуры в свободной продаже практически не было, и чтобы ее приобрести, многие сами были готовы переплатить. Помню, в 1977 году я купил в комиссионке на Садовой-Кудринской маленький японский магнитофон «Айва» и взял его с собой на гастроли в Азербайджан. Не успели мы заселиться в гостиницу, как ко мне подошел гостиничный администратор и уговорил меня этот магнитофон продать. Некоторые музыканты даже продавали на местах аппаратуру и инструменты, на которых сами работали, а когда возвращались в Москву, брали новые дешевле. Но Виталик был крайне от этого далек. Это был музыкант до мозга костей, великолепный пианист с очень хорошим вкусом. По-моему, его в жизни ничего не интересовало, кроме музыки. Конечно, в тюрьму может попасть кто угодно. Возможно, Виталика просто подставили. Ты же прекрасно знаешь, в каком мире мы живем.

   - А когда вы общались с Кретюком в последний раз?

   - После моего ухода в «Красные маки» я Виталика больше не видел. У «Самоцветов» был свой «чёс», у нас – свой, и мы с ними нигде не пересекались. И с «Лейся, песня», куда Виталик перешел из «Самоцветов», почему-то тоже не пересекались. Вот с «Веселыми Ребятами» и «Песнярами» у нас траектории часто совпадали. А с Яком Йоллой в начале 80-х «Красные Маки» даже работали по отделению в одной программе. На родине, в Эстонии, его недолюбливали. Считали «кремлевским соловьем». А у нас его концерты проходили с неизменным успехом. Он был покоритель дамских сердец – красавчик, «фирмач», всегда модно одетый. Девушки к нему в очередь выстраивались. Довелось нам совместно гастролировать и с еще одним любимцем дам – Валерием Ободзинским. Это было в 1983-84 годах где-то в Средней Азии. Правда, мы застали его уже не в лучшей форме. Из-за злоупотребления спиртным он тогда очень плохо себя чувствовал. Однажды его объявили, он вышел, постоял немного и ушел со сцены. Пришлось «Красным Макам» работать за него второе отделение. К сожалению, собраться с коллегами просто так, не по работе, удавалось крайне редко. Я в этом убедился, когда на протяжении 15-ти лет проводил в Туле благотворительные вечера памяти Игоря Талькова.

   - Вас что-то связывало с Тальковым?

   - Мы просто были хорошими знакомыми. Познакомились в 1981 году на концерте «Красных Маков» и Яка Йоллы в тульском Политехе. Игорь тогда еще был никому неизвестен. Играл в Туле в какой-то группе. А для «Маков» это было звездное время. В зале был биток. Потом Игорь мне рассказывал, что он залез в зал по каким-то трубам и вверху над сценой слушал концерт. Конечно, виделись мы нечасто. В основном, это были мимолетные встречи на совместных концертах. Когда Игорь погиб, ко мне подошел один товарищ из Тулы и сказал: «Давайте сделаем вечер его памяти. Он все-таки наш, тульский. И вы были с ним в хороших отношениях». Я позвонил Володе, брату Игоря. Они с мамой Ольгой Юльевной приняли эту идею на ура. В 1992 году на годовщину гибели Игоря мы провели первый концерт. Приехали Леша Глызин, Саша Серов и многие другие артисты. Потом энтузиазм у артистов стал постепенно угасать. Но, пока была жива мама Игоря, отказаться от проведения этих концертов было невозможно. Она их очень ждала. Однажды в день концерта ударил мороз. Концерт проходил на открытой площадке. Но она все равно пришла и три часа сидела на улице. Для нее это было очень важно. Сын Игоря был на этих концертах, наверное, раза три. А жена, по-моему, один раз. С ними у Ольги Юльевны были несколько натянутые отношения. Они как-то не очень понимали друг друга. Почему – не знаю. Но Ольга Юльевна всегда была очень огорчена тем, что у них нет должного семейного, родственного контакта. Я, как мог, ее поддерживал и помогал ей. Если из сборов от концертов что-то оставалось, я все отдавал Ольге Юльевне. Правда, в последние годы собранных средств с трудом хватало, чтобы покрыть расходы. Хотя концерты были благотворительные, не все артисты приезжали бесплатно. Потом нужно было выставлять аппаратуру, оплачивать аренду, заказывать автобусы, а то и легковые машины на Москву. Мне приходилось ходить по банкам, клянчить деньги. Один раз помог региональный тульский «Газпром». Один раз – Александр Васильевич Коржаков. Но целенаправленно никто не помогал.

   - А вам не приходило в голову возродить те же «Красные Маки» и со старыми хитами поехать по провинции? Говорят, на советские ВИА сейчас хороший спрос.

   - К сожалению, я упустил эту возможность. Еще в 2000 году Володя Матецкий советовал мне сделать это. Руководитель «Красных Маков» Валера Чуменко к тому времени от музыки отошел, занялся каким-то бизнесом на Украине и не возражал, чтобы я работал под этим названием. Но тогда эта идея меня как-то не вдохновила. А несколько лет спустя меня разыскал некий Александр Касаткин и предложил мне… стать солистом возрожденного им ВИА «Красные Маки». При этом ни он сам, ни другие участники его коллектива никогда не имели к «Красным Макам» никакого отношения. Это все равно, что я бы возродил ВИА «Песняры» или группу «Битлз». Я просто охренел от такой наглости и послал этого Касаткина куда подальше. Оказалось, до этого он уже пытался аналогичным образом «возродить» ВИА «Лейся, Песня». Даже зарегистрировал на себя товарный знак. Правда, потом уступил его подлинным участникам этого ВИА во главе с Александром Филаткиным. При желании можно было собрать и подлинных участников «Красных Маков». Я до сих пор выезжаю на гастроли с барабанщиком Володей Заседателевым - мужем Надежды Бабкиной. Есть гитарист Женя Шопен. Есть, наконец, Руслан Горобец. А что это за «Красные Маки», если в них нет людей, которые работали под этим брендом в советское время и впитали музыкальную школу этого ансамбля, формировавшуюся не один год и не одним человеком?! Как выяснилось, участники «возрожденного» ансамбля даже толком не знают репертуар настоящих «Красных Маков» и исполняют без разбора все хиты всех ВИА. Поклонники, побывавшие на их концертах, возмущались в интернете, что им подсовывают совершенно незнакомые лица и голоса, расходящиеся с фонограммами.

   Чтобы пресечь использование названия «Красные маки» посторонними людьми, я решил зарегистрировать его как товарный знак. Проверка по компьютеру Патентного бюро показала, что это название никем не занято, и никто на него не претендует. Я нанял патентного поверенного, потратил кучу денег на оформление заявки. А через полгода вдруг обнаружилось, что товарный знак «ВИА «Красные Маки» уже зарегистрирован на имя Александра Касаткина. Единственное – он добавил к названию  число «XXI». Но с позиции «Закона о товарных знаках» это ничего не меняет. Соответственно, мне в регистрации было отказано. Я подал по этому поводу возражение в Палату по патентным спорам при Роспатенте. В качестве доказательств я представил ряд документов из Тульской филармонии, из которых следует, что Касаткин у них никогда не работал, а я проработал там долгие годы и принес ансамблю всесоюзную известность. Также я представил справку фирмы «Мелодия» о том, что пластинки «Красных Маков» в советское время разошлись общим тиражом около 10 миллионов. Может, этот тираж и не рекордный, но однозначно свидетельствует о широкой известности ансамбля. Об этом же свидетельствует справка Тульской филармонии о 4000 концертах, данных «Красными Маками». Умножив количество концертов на среднюю вместимость типового советского зала – 500-1500 человек, мы получаем от 2 до 6-7 миллионов зрителей, которые реально видели и слышали выступления настоящих «Красных Маков». Тем не менее, во всех инстанциях в удовлетворении моего возражения было отказано. А поддельные «Красные Маки» Касаткина до сих пор как ни в чем не бывало шарашат по стране.

   К сожалению, это далеко не единственный случай из моего опыта, когда люди без всяких оснований пользуются плодами чужих трудов. Года три назад мне позвонил товарищ и поинтересовался, не смотрю ли я сериал «Кармелита». «Не смотрю, - ответил я. – А что такое?». «Они поют там твою песню «Мама», - объяснил товарищ. – И в титрах твое имя не указано». Я нашел компанию, выпустившую этот сериал. Приехал к ним. Сначала меня встретили очень вяло. Позвали какого-то цыгана. «Эту песню мой папа написал», - заявил он. «Ты чего, пацан?!» - возмутился я. И предъявил им пластинку с этой песней и справку из РАО о том, что она была зарегистрирована мной в 1977 году. Ее пел Коля Расторгуев, когда еще работал в ВИА «Лейся, песня». Тут они сели на очко. Быстро составили договор. Дали каких-то денег. Мало, конечно. Но, по крайней мере, разобрались. Быстро и безо всяких судов. Это удается далеко не всегда. Например, сэр Виктор Дробыш из моей песни «Тогда скажи, зачем идут дожди» сделал песню «Вдвоем по улицам дождей», которую спел Авраам Руссо с какой-то девочкой (дочерью бывшего замдиректора ФСБ Юлией Жданьковой, выступающей под псевдонимом Иванна – М.Ф.). Когда я это услышал, мне стало плохо. Но разобраться с Дробышем оказалось еще более проблематично, чем с Элтоном Джоном. Это нужно обращаться в наш гражданский суд. А ты представляешь, что это такое?! У нас же полное беззаконие. Чего-то добиться шансов практически нет. Проще добраться до Элтона Джона.

   Михаил ФИЛИМОНОВ (www.eg.ru, 2009)