А своему звукорежиссеру, перенесшему на гастролях инсульт, пожалела на лечение 90 тысяч рублей

На недавний призыв Первого канала помочь заболевшей раком Жанне Фриске сразу откликнулись и ее коллеги по шоу-бизнесу, и простые граждане, собравшие на лечение певицы около 70 миллионов рублей. К сожалению, на такую помощь могут рассчитывать далеко не все. В этом на собственном горьком опыте убедился звукорежиссер Вячеслав Игнатьев. Почти 20 лет он отдал работе с популярными российскими певцами. А два года назад оказался прикован к инвалидной коляске и остался не только без должной медицинской помощи, но и практически без средств к существованию.

   - Этот проститутский шоу-бизнес выжимает людей и выбрасывает, как цедру от лимона, - мрачно констатировал Вячеслав, когда я заехал его проведать. – Когда-то в моем родном Ставрополе мы с женой смотрели по телевизору «Песню года» и мечтали, чтобы я попал туда - за звукорежиссерский пульт в студии Останкино. Ради этой шоу-бизнесовой бутафории я пожертвовал самым святым, что есть на свете – семьей. Бросил жену и детей и отправился делать карьеру. Начинал я в коллективе у Юрия Антонова. В 1993 году он выступал в Сочи. И я волею случая заменил его звукорежиссера Диму Сухина, который не мог справиться с местным аппаратом. Антонову так понравилась моя работа, что он пригласил меня в Москву. Несмотря на то, что Юрий Михайлович склонял всех на «х» и на «п», у меня с ним конфликтов практически не было. Помню, в Питере на выборах Собчака местный звукорежиссер во время выступления Антонова по ошибке вытащил из розетки вилку дат-магнитофона, с которого шел его «минус». Когда фонограмма посреди песни остановилась, я думал, Юрий Михайлович меня убьет. Но он понял, что я был не виноват, и даже не обругал меня. Потом я работал с Ладой Дэнс, Каем Метовым, Сосо Павлиашвили, Жасмин. А когда Жасмин рассталась с мужем Вячеславом Семендуевым и временно перестала выступать, устроился к Лайме Вайкуле. Она тогда целиком забрала к себе «живой» коллектив Авраама Руссо, который после обстрела его машины уехал в Америку. А мой друг Игорь Родовский, бывший в этом коллективе звукорежиссером, не захотел с ней работать и порекомендовал на свое место меня. Моя работа с Вайкуле продолжалась без малого шесть лет. Со стороны казалось, что я неплохо устроен. А закончилось все тем, что к своим нынешним 50-ти годам я оказался в полной заднице.

   Платила мне Вайкуле по 400 долларов за концерт. Намного меньше, чем платят своим звукорежиссерам Киркоров и другие артисты первого эшелона. При этом выступала она нечасто – всего 2-3 раза в месяц. Хотя на новый год у нее бывало и по 10 концертов. Работать с ней было крайне непросто. Лайма сама не знала, чего хотела. Саундчеки у нее проходили по 3-4 часа. И она редко оставалась довольна звуком. У других артистов ко мне никогда не было нареканий. Даже заграничные коллеги высоко ценили мою работу. А у Лаймы я всегда был мальчиком для битья. Ее супруг, который постоянно сидел со мной за пультом, вел себя очень спокойно. А Лайма могла на меня накричать: «Отойди от пульта! Что ты там крутишь?». Могла, бросив микрофон, демонстративно уйти со сцены, когда, по ее мнению, я слишком долго настраивал звук. Часто возникали скандалы из-за того, что принимающая сторона не соблюдала условия технического райдера. Вообще, за этим должен был следить директор Лаймы Леша Яковлев. Это были его огрехи. Но недовольство артистки все равно изливалось на меня. Был даже момент, когда я от нее уходил. Это произошло после «заказника» в Доме науки на Остоженке. Там был отвратительный зал с жуткой акустикой. А надо было играть «живьем». Во время концерта Лайма всяческими жестами показывала мне, что она жутко возмущена. Я тогда не выдержал и сказал: «Ребята! Я с вами больше не работаю». И не работал почти год. А потом позвонил Леша Яковлев и попросил меня снова поехать с ними на гастроли. У меня тогда как раз не было работы. Я сидел без денег и согласился. О чем потом не раз сожалел. Не проработал я и несколько месяцев, как со мной произошло несчастье.

   В марте 2012 года я поехал с Вайкуле в большое турне по США. Мы передвигались из города в город на автобусе. И после утомительного 6-часового переезда в небольшом городе Лафайетт штата Индиана у меня случился инсульт. Я и так постоянно ходил с верхним давлением 200. А в тот момент давление у меня, как потом установили врачи, подскочило до критической отметки - 260 на 185. Я зашел в свой гостиничный номер и решил принять душ. А выйти из душа своими ногами уже не смог. Три часа барабанил в пол и кричал: «Help!». Потом кое-как дополз до телефона и вызвал портье. Надо отдать должное американским врачам – они сработали быстро и четко. Никто не спрашивал – есть ли мне чем платить. Меня сразу отвезли в госпиталь, за 10-15 минут взяли все анализы, сделали МРТ и во избежание повторного инсульта ввели в искусственную кому, в которой я находился в течение месяца. У меня был достаточно большой очаг поражения – 3x4 см. И повторный инсульт мог привести к летальному исходу.

   Тем временем Вайкуле благополучно закончила гастроли и с остальным коллективом улетела домой. Единственное, что она для меня сделала, - оплатила моему младшему сыну перелет в Америку и обратно, так как кому-то надо было вывозить меня из Америки – или в ящике, или еще живого. Слава Богу, что еще не пришлось платить за мое пребывание в госпитале. В принципе, когда мы отправлялись на эти гастроли, на нас была оформлена страховка по 50 тысяч долларов на человека. Но этих денег хватило только на мою перевозку в Россию. А на мое лечение, как мне объяснили, было затрачено около полумиллиона долларов. На мое счастье, я попал не в муниципальный госпиталь, а в частный. Назвался он «Университет здоровья». Там не только лечили, но и обучали врачей. И у них было право 2-3-х человек в год лечить бесплатно. После выведения из комы я провел в госпитале еще месяц. У меня останавливалось дыхание, и мне делали принудительную вентиляцию легких. Речь мне более-менее восстановили. Но на ноги меня так и не поставили. И отправили дальше восстанавливаться в России.

   Едва оказавшись в самолете, я сразу почувствовал разницу между американской медициной и российской. Летел я на специальных носилках, которые ставились на задние ряды кресел. Носилки эти были жутко неудобные. Через полчаса у меня так затекли руки, что я чуть не умер от боли. При этом я упирался носом в динамик, из которого стюардесса кричала: «Сейчас будем раздавать обед!». Когда мы прилетели в Москву, из-за ошибки в документах меня очень долго мурыжили в аэропорту Шереметьево. Не могли разобраться – пассажир я или багаж. Из Москвы сыновья повезли меня в Питер, куда они переехали из Ставрополя на учебу. Там меня выгружали какие-то засаленные чуваки, от которых разило алкоголем. Они перевернули носилки, и я лишь чудом не переломал себе руки и ноги. В Питере меня поместили в 24-ю больницу на улице Костюшкина. За каждый шаг там нужно было платить. А главное – у них не было специалистов по реабилитации. В итоге меня выписали с 1-ой группой инвалидности и пенсией 12 тысяч рублей.

   Чтобы научиться заново ходить, мне предлагали лечь в специальное отделение реабилитации инсультников при 40-й больнице. Для этого требовалось 90-120 тысяч рублей. Я обратился за помощью к Вайкуле. Ее директор Леша Яковлев в течение нескольких месяцев кормил меня «завтраками» и говорил: «Лайма думает». Но помощи от нее я так и не дождался. Когда нужно было что-то сделать, нам всегда говорилось: «Это же наше общее дело. Мы же одна семья». Только я жил на съемной квартире и ездил на метро. А у нее был в Юрмале роскошный дом из стекла и бетона. В гараже стояло четыре машины. И своих собак она каждый день кормила таким мясом, которое я ел, может быть, раз в год. О животных Лайма вообще очень заботилась. Я был свидетелем, как Леша Яковлев на ее деньги покупал на вокзале десятки куриц-гриль и, по ее требованию, разбрасывал бездомным собакам. Лайме их было жалко. Морских котиков ей тоже было жалко. Она с еще несколькими артистами летала в Норвегию и требовала, чтобы на них прекратили охоту. А помочь вернуться к нормальной жизни человеку, который на нее работал, Лайма не посчитала нужным. В свое время она сама перенесла онкологическое заболевание. И вроде бы должна была понимать, что значит вовремя оказанная медицинская помощь. Я же не последнюю модель «Ламборджини» просил ее купить. Сумма, о которой шла речь, по ее меркам, была просто смехотворная. Столько стоила еда для ее собак на полмесяца. Лайма в казино оставляла суммы на порядок больше. Когда мы ездили в Лас-Вегас, она однажды проиграла несколько сотен тысяч долларов. За это ей предоставлялись номера «люкс» и многое другое. У нее даже была специальная карта, по которой она могла раз в год целый месяц на халяву отдыхать в Лас-Вегасе.

   Конечно, я не вправе предъявлять Лайме какие-то претензии. По большому счету, в случившемся был виноват я сам, потому что плохо следил за своим здоровьем. Но как за ним было следить в условиях нашего шоу-бизнеса?! Работал я у Вайкуле, естественно, неофициально. Больничных мне не полагалось. И, несмотря на плохое самочувствие, приходилось выходить на работу. Да, есть артисты, которые по-другому относятся к своим сотрудникам. Например, я слышал, что Аллегрова до последнего момента давала деньги своему клавишнику и возила его к лучшим докторам в Германию, хотя его заболевание уже не подлежало лечению. А из артистов, с которыми я работал, на мои просьбы о помощи откликнулись только два человека – 20 тысяч рублей дал Дидюля, и два раза по тысяче долларов дала Жасмин. Также посильно помогали коллеги по цеху. Я им за это очень благодарен. К сожалению, использовать эти деньги на реабилитацию мне не удалось. Они поступили не одновременно, а с промежутками в несколько месяцев. Все это время мне нужно было снимать квартиру, покупать еду и лекарства. Пенсии на все не хватало. А сыновья оплачивать мои расходы не могли: младший еще учился, а старший уже завел свою семью и должен был ее содержать. В конце концов, я был вынужден перебраться из Питера обратно в Москву. Здесь меня бесплатно приютил в своем офисе и предоставил место для моей студии мой друг Алексей Немец. Но студия стоит без дела. Клиентов практически нет. А куда-то выйти без посторонней помощи мне проблематично. Каждое утро я просыпаюсь и думаю: «Что будет завтра? Как мне дальше жить?». Одно из двух – или от этих мыслей меня присандалит еще один инсульт, или я не выдержу и однажды выпью избыточное количество таблеток, понижающих давление.

   Михаил ФИЛИМОНОВ («ЭГ» № 9, 2014)