КАТЮ ОГОНЕК ПРИВАТИЗИРОВАЛ ОДИН ИЗ БЛАТНЫХ «КОРОЛЕЙ»

Автор хита «За глаза твои карие» спал с приехавшим покорять Москву юным Петлюрой

С автором-исполнителем Михаилом ШЕЛЕГОМ, написавшим множество хитов от лирических «За глаза твои карие» и «Московская осень» до хулиганских «Говновоз» и «Резиновая Зина», музыкальный обозреватель «Экспресс газеты» разговорился во время съемок документального фильма Ольги МОЛЧАНОВОЙ «Русский шансон. Фартовые песни» и, заинтересовавшись его занимательными рассказами о знаменитых российских бардах и шансонье, предложил ему поделиться некоторыми из них с нашими читателями.

   - До 26 лет я жил латвийском городе Лиепая, но творчески не мог там реализоваться и в 1981 году переехал в Ленинград, - предался воспоминаниям Шелег. - Меня сразу приняли в городской клуб песни, созданный автором хита Эдиты Пьехи про «замечательного соседа» - инженером Ленжилпроекта Борисом Потемкиным. Он располагался там же, где ленинградский рок-клуб – улица Рубинштейна, дом 13. И у меня появилась возможность выступать со своими песнями перед публикой. Правда, эти выступления считались самодеятельными и обычно не оплачивались. Только от общества «Знание» и от общества книголюбов иногда перепадало по 6-12 рублей за концерт. Официально я работал художником в кинотеатре «Знание» на Невском проспекте. Рядом находилось знаменитое кафе «Сайгон», и ко мне в мастерскую заходили распить бутылочку и попеть Виктор Цой, Саша Башлачев и другие будущие рок-звезды. В 1983 году меня познакомили с Борей Гребенщиковым и устроили нам совместный концерт в клубе авторской песни «Восток». Обещали каждому по «четвертаку». А там собрались какие-то тетки и начали нам пенять: «Какое отношение вы имеете к авторской песне? Авторская песня – это про палатки, про костры. А вы поете непонятно что». Закончилось тем, что нас оттуда с позором изгнали.

   По настоянию моей жены и ее родителей, я поступил в институт культуры на факультет режиссуры массовых праздников и пытался пройти прослушивание в Ленконцерт, чтобы получить статус профессионального артиста. Но худсовет меня завернул. «Кто вам дал право сочинять музыку и стихи, если вы не окончили консерваторию и литературный институт?» - сказали мне. «Пушкин тоже литературный не оканчивал, - возразил я. – Но он же сочинял». «Вы себя с Пушкиным не ровняйте!» - поставили на место меня. А в 1986 году, когда началась перестройка, мы с такими же, как я, ребятами организовали свой клуб Экспериментальное товарищество авторов песен или сокращенно ЭТАП. Получили зал на 300 мест, продавали билеты по рублю и с каждого концерта имели по 20 или больше рубликов на нос. Одним из членов нашего клуба был автор песен «Сгорая, плачут свечи» и «Очарована, околдована» Саша Лобановский, с которым я учился в институте культуры. Поначалу он воспринял нашу затею с опаской: «Вы совсем с ума сошли? Вас по этапу отправят с этим клубом». Тем не менее, пришел к нам и был ведущим на нашем концерте. Вскоре наш клуб прославился на весь Ленинград, и нас начал поддерживать даже один из секретарей городской комсомольской организации Владимир Ульянов.

   В то время на Ленинградском телевидении пользовалась большим успехом передача «Музыкальный ринг». Ее автор Тамара Максимова один из выпусков решила посвятить бардовской песне. Позвала Александра Розенбаума, Евгения Клячкина, других известных персон. По протекции Ульянова, попал на съемки этой передачи и я. Мне даже позволили спеть две песни – «Я бард» и «Об эстрадной халтуре». Публике они понравились. А вот моим именитым коллегам - нет. «Миша, если сравнивать себя с Владимиром Высоцким, сколько ты процентов от него? – обратился ко мне Клячкин, который знал меня еще по клубу песни. – Вот я лично 10. А ты-то сколько? Ты вообще 0,1 процента». Больше всего на меня ополчился Розенбаум. «Таких бардов на километр нельзя подпускать к микрофону», - заявил он. «А вас-то можно подпускать с вашими «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла» и другими блатными песнями?» – вступился за меня какой-то парень из зала. «Эти песни я сочинил в студенческие годы для спектакля, - был вынужден оправдываться Александр. – Сейчас я их не пою». Однако телезрители моего скандального выступления не увидели. Как я потом узнал от Максимовой, после съемок Розенбаум подошел к ней и потребовал меня вырезать. «Если этот парень будет в передаче, ты не усидишь на своем месте, - сказал он Тамаре. - Я сделаю все возможное, чтобы тебя выгнали с телевидения».

   Бардовская тусовка меня почему-то чуралась. Подружился я только с автором песен «А я еду за туманом» и «Ах, гостиница моя» Юрой Кукиным, который тоже не очень ладил с коллегами по цеху. Однажды мы приехали с группой бардов в город Волжск. Поселились в гостиницу. И Юра сразу предложил мне пройти в его номер. Тогда уже вышел антиалкогольный указ. А у Кукина на столе стояло несколько бутылок – коньяк, шампанское, пиво. Мне он предложил на выбор любой из напитков. А себе налил в стакан немножко коньяка, полстакана шампанского, полстакана пива и начал размешивать ложечкой, чтобы вышли пузырьки. «Зачем ты это делаешь? – удивился я. – Получится же бормотуха». «А я бормотуху и делаю, - огорошил меня Юра. – Люблю портвейн «Агдам» и подобные напитки. А где их сейчас купишь?». Потом учил меня, как надо пить, когда уже не лезет, а еще рюмка осталась. «Я встаю на стул и набираю напиток в рот, но не глотаю, - объяснял он. – А потом прыгаю со стула, и в момент приземления изо рта все само пролетает внутрь». Еще мне запомнился рассказ Кукина, как в 70-х он выступал у кого-то на юбилее в Колпино вместе с «королем подпольной песни» Аркадием Северным. Сразу с ними расплатиться юбиляр почему-то не смог. Попросил приехать за деньгами через три дня. После выступления они зашли в расположенное неподалеку кафе. Вокруг Северного сразу собрались поклонники. Начали наливать любимому певцу. В какой-то момент Кукин ему сказал: «Мне пора домой. Аркаша, поехали!». «Нет, я еще немного задержусь», - отказался Северный. Три дня спустя Юра вернулся в Колпино. Получил свой гонорар. И решил снова зайти в кафе, где они сидели с Аркадием. Каково же было его удивление, когда он увидел там Северного. «Ты что, раньше приехал?» - спросил его Кукин. «А я никуда и не уезжал, - ответил Аркадий. – С тех пор так здесь и сижу».

   В начале 90-х я заинтересовался личностью Северного и решил написать о нем книгу. Как выяснилось, роковую роль в его судьбе сыграл Миша Звездинский. При советской власти он проводил в подмосковных ресторанах «подпольные» концерты. Приглашал туда и Аркадия. Но не рассчитался с ним. Аркадий от расстройства запил. И это привело к его гибели, потому что он тогда был «подшит». Звездинского всю жизнь кормили всякие махинации. Уже в годы перестройки он объявил себя автором «Поручика Голицына» и многих других ранее запрещенных песен. Его не смущало даже, что авторы некоторых из них были хорошо известны и еще пребывали в добром здравии. Однажды я вел бардовский концерт в БКЗ «Октябрьский» с участием Звездинского. «Я знаю, что в Ленинграде любят песни про белогвардейцев, - сказал он публике. - Хотел бы спеть вам новую песню, которую сочинил буквально перед выездом к вам». И запел романс Александра Дольского «Господа офицеры, голубые князья» из фильма «Трактир на Пятницкой». А Дольский тоже участвовал в этом концерте и находился в гримерке. Услышав через репродуктор слова Звездинского, он с красным от ярости лицом прибежал к сцене и хотел набить ему морду. Поняв, что дело пахнет скандалом, Миша поспешно прервал свое выступление и сбежал из «Октябрьского» через тайный ход под сценой. Дольскому так и не удалось его догнать. Менее агрессивный Лобановский, чьи песни Звездинский тоже выдавал за свои, пытался с ним судиться, но столь же безрезультатно.

   В 1995 году я развелся, оставил бывшей супруге квартиру и дачу, взял гитару и уехал из Петербурга в Москву. Моему переезду поспособствовало знакомство с легендарным организатором «подпольных» записей из Одессы Стасом Еруслановым. В свое время он записывал Аркадия Северного и автора песни «Ну я откинулся, какой базар-вокзал!» Владимира Шандрикова с ансамблем «Черноморская чайка». И, когда в 1994 году Стаса принимал в Петербурге работавший с Аркадием звукорежиссер Сергей Маклаков, я брал у него интервью для своей книги о Северном. «В первый день запись у нас не получилась, потому что Аркаша с музыкантами упились в зюзю, - рассказывал Ерусланов. – На второй день протрезвели, но решили похмелиться и снова привели себя в нерабочее состояние. В конце концов, я поставил условие – пока не будет записан концерт, наливать никому не буду. Только после этого работа сдвинулась с места». Я тогда под гитару напел Стасу на кассету свои песни. Вскоре он пригласил меня в Одессу, собрал музыкантов и устроил первую в моей жизни запись с оркестром. А потом свел меня со своим деловым партнером из Москвы Валерием Ушаковым, у которого был «подпольный» заводик по выпуску аудиокассет. «Приезжай в Москву! – предложил мне Валерий Петрович. – Жилплощадь я тебе найду. Твой одесский альбом неплохо расходится. Запишем и выпустим еще один».

   Сначала Ушаков поселил меня в квартирке у метро «Речной вокзал». Как рассказывала мне бабушка-соседка, до меня там бичевал Ваня Кучин. А потом, по разным причинам, мне пришлось переехать в коммуналку в Медведково. Одну из трех комнат в ней занимал бас-гитарист из Полтавы, игравший раньше в группе «Фристайл». Другую – местная пьяница Лена по прозвищу «Фиолетовая нога». А третья комната досталась мне. Однажды меня пригласили в круиз по Средиземному морю. Я отсутствовал 12 дней. Вернулся поздно вечером и – бац! - увидел в своей кровати трех спящих мужчин. «Ребята, это вообще-то моя комната, - возмутился я. – Как вы сюда попали?». Оказалось, пока меня не было, их временно пристроил ко мне Ушаков. Одним из них был 21-летний певец Юра Барабаш, выступавший под псевдонимом Петлюра. Другим – его продюсер, очень наглый тип. А третьим - какой-то приблудный пацан. Продюсера с этим пацаном потом выселили. А Юра остался у меня и некоторое время делил со мной кровать. Да, я спал с Петлюрой. Других вариантов у нас на тот момент не было. Мы с ним подружились. На мои деньги покупали пивко и пели песни под гитару. Потом у меня украли паспорт. Я поехал в Петербург его восстанавливать. А по возвращении Юры в Медведково уже не обнаружил.

   В 1997 году у меня завязалось сотрудничество с Вовой Черняковым. До этого он работал стюардом в «Аэрофлоте». В самолетах завел знакомство с Вилли Токаревым, Сашей Ивановым из «Рондо» и другими артистами. Предлагал всем свои песни. Потом вышел на Сережу Белова, который одним из первых начал выпускать компакт-диски исполнителей шансона. А Сережа в то время как раз приютил меня в своей трехкомнатной квартире, где жил с гражданской женой Анжелой Бабич - будущей певицей Верой Снежной. Там я в очередной раз и встретил Чернякова. «Я больше не стюард, - заявил мне Вова. – Я теперь стал продюсером студии «Союз». Мне нужно срочно сделать какой-то проект». Его очень заинтересовали мои песни. И он убедил главного менеджера «Союза» Алену Михайлову записать и выпустить мой альбом. А потом предложил мне поработать с Кристиной Пенхасовой – будущей певицей Катей Огонек. Она тогда трудилась на «Союзе». За 10-20 долларов пропевала кому-то бэк-вокал. А в основном прислуживала музыкантам и аранжировщикам – делала им чай и кофе, готовила еду, бегала в магазин за водкой. «Надоела мне такая жизнь, - жаловалась Кристина, когда я, по ее просьбе, угощал ее пивком. – Я хотела сама стать артисткой. А ничего не получается». Незадолго до этого у меня с моим другом Колькой Зайцевым вышел хулиганский техно-проект Миша Ша. И у Чернякова возникла идея сделать с Кристиной что-то подобное под названием Маша Ша. Как он выразился, чтобы женщины плевались, а мужики ржали. Я написал для этого проекта «Козел, какой же ты козел» и другие соответствующие песни. Конечно, Кристина не очень горела желанием это петь и мечтала о другом репертуаре. Но за каждую песню Вова платил ей 50 долларов. На весь альбом получилось 500 «зеленых». Для нее это были существенные деньги. И никаких возражений с ее стороны не поступало. Да и ее данные не позволяли исполнять что-то вокально более сложное. Помню, в одной из песен ей нужно было протянуть ноту. «Я не могу, - призналась мне Кристина. – У меня дыхалки не хватает». А для блатняка ее характерная манера исполнения замечательно подходила.

   Не могу сказать, что наш проект Маша Ша выстрелил уж очень хорошо. Тем не менее, после него на Кристину вышел Слава Клименков, придумал ей имя Катя Огонек, насочинял песен и сделал из нее звезду «русского шансона». А потом, насколько я знаю, ее приватизировал кто-то из блатных «королей». Клименкова от нее отстранил и нанял ей в качестве продюсера и автора песен Вову Чернякова. Проплачивал ей записи и эфиры. Она стала много ездить с концертами по всей стране. Только выступала больше не в концертных залах, а на сборищах блатных. За что шел серьезный отстег из общака, как это раньше называлось. Но в какой-то момент этот авторитет, эмигрировал в Европу – то ли в Испанию, то ли в Португалию. Все это дело накрылось. И дальше Чернякову пришлось продюсировать Кристину уже своими силами. Иногда мы вместе с ней катались на гастроли. В 2006 году даже летали в Америку. Накануне вылета я просил ее воздержаться от спиртного, чтобы у нас не возникло проблем на пограничном контроле. Но она так напилась, что ее муж Леван принес ее в аэропорт чуть ли не на руках. «Дальше сами кантуйте ее, как хотите!» - сказал он. Кристину кое-как затащили в самолет. Там она сразу вырубилась и захрапела. И лишь когда летевший с нами Толик Днепров начал хвастаться, будто католикос всех армян за песню об Армении подарил ему перстень за 150 тысяч долларов, на весь самолет раздался громкий и отчетливый голос Кристины: «Не п…ди!».

   Михаил ФИЛИМОНОВ («ЭГ» № 52, 2021)

   Газетная версия

   Часть 1 https://www.eg.ru/showbusiness/1768602

   Часть 2 https://www.eg.ru/showbusiness/1768662

   Часть 3 https://www.eg.ru/showbusiness/1768722