НАСЛЕДНИКИ ЛЮДМИЛЫ ЗЫКИНОЙ ОКАЗАЛИСЬ ОЛИГОФРЕНАМИ

не имея возможности иметь своих детей, певица хотела забрать сына у двоюродной сестры Веры Васильевой

Уже четыре года не утихают склоки из-за наследства великой русской певицы Людмилы Зыкиной, ушедшей из жизни 1 июля 2009 года. Сначала наследники Людмилы Георгиевны воевали с ее помощницей Татьяной Свинковой и пытались обвинить ее в присвоении хозяйских бриллиантов. А когда бриллианты нашлись, переругались друг с другом из-за того, как ими распорядиться. О родных и близких певицы и их непростых отношениях музыкальному обозревателю «ЭГ» откровенно рассказала ее двоюродная сестра Вера Васильева – дочь родной сестры ее отца Георгия Петровича Зыкина.

   - Родственники всегда были для Люси закрытой темой, и тому имелись причины, - объяснила Вера Кирилловна. – После смерти матери ее отец – как мы его называли, дядя Жоржик – снова женился, и у нее сразу не сложились отношения с мачехой – тетей Машей. Жили они тогда на Канатке (в районе Канатчиковой дачи - психиатрической больницы имени Алексеева – М.Ф.), и когда их расселяли, Люсе дали комнату в коммуналке на развилке Варшавки и Каширки, а ее отцу с новой семьей – двухкомнатную квартиру около Даниловского рынка. Потом Люся получила отдельную однушку в серой 12-этажке напротив завода имени Орджоникидзе. Дядя Жоржик часто ездил к ней на трамвайчике. Он уже был на пенсии и не работал. Честно говоря, сильно пил. Сказать, что он был нормальный, - не скажешь. У него же не было одного глаза, и все лицо было изуродовано в результате ранения на войне. Он носил широкую черную повязку, закрывавшую отсутствовавший глаз. И вел себя дядя Жоржик неадекватно. Допускал всякие высказывания. Люся начала его стесняться. Поменяла его квартиру на дом в Геленджике и отправила его туда вместе с тетей Машей и их сыном Сашкой на постоянное жительство. Когда дядя Жоржик умер, там его и похоронили. Сашка вырос и женился. Жена Татьяна родила ему троих детей – Сережку, Жорика и Катю. Но их семейная жизнь не сложилась. Татьяна была очень вольная девочка. Через нее прошло слишком много мужчин. Детьми она не занималась. Узнав об этом, Люся в 1986 году забрала Сашку, его детей и тетю Машу в Москву. Купила им трехкомнатную квартиру на улице Обручева. Сашкиной дочке Кате тогда не было двух лет. А старшему сыну Сережке было уже шесть. Но он еще не разговаривал. У нас с Люсей была еще одна двоюродная сестра – педагог по профессии. И она учила Сережку говорить. Он же был олигофреном. Естественно, Люся никогда не распространялась об этом. Сами понимаете, ей было неудобно. Он и сейчас такой же. Как что-то скажет, так хоть стой, хоть падай! В принципе, все Сашкины дети были такого плана. Но самый тяжелый по заболеванию был Сережка. Жорка и Катя уже росли более нормальными. Здесь, в Москве, они оказались в другой среде. С ними уже занимались, разговаривали. Потом Люся их трехкомнатную квартиру на Обручева поменяла на двухкомнатную в своем доме на Котельнической набережной. Сашку устроила работать к себе в ансамбль водителем. Но он толком не работал. Постоянно пил водку. Если честно, человек он был никчемный. Люся сосватала ему женщину, которая следила бы за ним и за детьми. У этой женщины было трое своих детей. В двухкомнатной квартире им было тесно. Тогда Люся купила им дом в городе Наровчат Пензенской области. И в середине 90-х Сашка со своей семьей переехал туда.

   В Наровчате Сережка закончил радиотехническое ПТУ. Работал в мастерской по ремонту аппаратуры. От армии Сережку прятали. Его бы туда и так никто не взял. Но Люся не хотела, чтобы в официальных документах фигурировало его заболевание. В армии только Жорка служил. Он тоже отучился в профессиональном училище. Получил специальность столяра-краснодеревщика. А Катьку, когда она немного подросла, Люся вообще собиралась удочерить. Своих детей она ведь иметь не могла. Помню, у меня с ней был разговор по этому поводу. «Ну, хорошо, Люсь, ты ее возьмешь, - сказала я ей. – А кто будет за ней ухаживать? Кто ее будет воспитывать? Разве у тебя есть на это время? Ты же вечно на гастролях». В свое время она даже просила меня отдать ей моего сына, которому тогда было три года. Хотела, чтобы он был ее наследником. Но я ей ответила: «Люсь, как бы мне тяжело не было, я сына никогда никому не отдам». И от удочерения Катьки я ее отговорила. «Не бери на себя такую ответственность! - посоветовала я. – Лучше помогай ей деньгами! Но не делай официально, что она твоя дочь!». Слава Богу, Люся меня послушалась. Катька лет пять жила с ней. Училась на повара. Но толку из нее не вышло. У нее была очень непостоянная натура: сейчас – одно, через полчаса – другое. Она никого не слушала. Никому не верила. Последние годы жизни Люся старалась всем родственникам чем-то помочь, чтобы ее помнили. Одаривала всех деньгами. А Кате и ее братьям купила по однокомнатной квартире в Москве. Но Сережка свою квартиру почти сразу продал. А буквально за неделю до Люсиной смерти продал по доверенности и квартиру Жорика. Самое интересное, что обе эти квартиры купила Люсина помощница Таня Свинкова. Выяснилось это во время похорон. По указаниям Свинковой, Сережку и Жорика на похороны не пускали. Пришлось мне вмешаться и всюду их сопровождать. «Если бы я знал, что моя квартира достанется Таньке, я бы ее не продал», - возмущенно заявил Жорик. «Да какая тебе разница, кому продать!» - начал успокаивать его Сережка. Между тем, для Свинковой эта покупка была очень выгодной. Еще когда она работала в жилконторе, ей выделили комнату в коммуналке в той же высотке на Котельнической, где жила Люся. Она переселила соседей в однушки, купленные по дешевке у Сережки и Жорика. И стала единоличной владелицей роскошной трехкомнатной квартиры.

   Первый раз я увидела Свинкову, когда Люся пригласила меня к себе на дачу в Ватутинки и послала Татьяну встретить меня на автобусной остановке. У нее тогда была длинная рыжая коса. «Ты посмотри, какая красавица!» - все время повторяла Люся. Сначала Татьяна вела себя тихо и скромно. Услужливо спрашивала: «Что подать? Что принести?». Но потом она резко изменилась. Первый раз меня неприятно удивило ее поведение, когда по пьяни убили сына дяди Жоржика Сашу. Похоронили его на Троекуровском кладбище, рядом с тетей Машей и через 2-3 могилы от Гридня (последнего мужа Зыкиной Виктора Гридина – М.Ф.). А поминки Люся устраивала под Серпуховым, в Протвино, где у нее было два дома. Хотя у нас были свои машины, по предложению Люси, поехали туда все вместе на автобусе. И только Татьяна – на своей «Оке», которую она только-только купила. По дороге, на МКАДе, «Ока» сломалась. Люся посоветовала ей воспользоваться машиной техпомощи «Ангел», которая как раз проезжала мимо. В Протвино Татьяна приехала ужасно злая и закатила скандал. Стала орать, почему ее не подождали. К моему удивлению, Люся промолчала и никак на это не отреагировала. Раньше она никогда не позволяла на себя кричать и ругаться. А последние несколько лет Свинкова уже практически полностью ее контролировала. Звонить Люсе приходилось в 6 утра. Потом Татьяна забирала ее трубку и всем отвечала за нее. От общения с родственниками она старалась Люсю всячески оградить. Возводила на нас поклеп, что мы ходим к ней только ради денег. «Люсь, мы у тебя когда-нибудь просили хоть копейку? – не выдержала однажды я. – Нам твои деньги не нужны. Слава Богу, у нас свои есть». Когда-то она звала меня к себе в ансамбль бухгалтером. Но я ей сразу сказала: «Боже сохрани! Ты хочешь, чтобы мы с тобой ругались? Нет? Значит, мы не будем вместе работать». Отказалась идти к ней на работу и моя мама, которой она предлагала быть у нее домоправительницей. Когда я напомнила ей об этом, Люся страшно обиделась. «Вы от меня ничего не получите, - заявила она. – Я все отдам государству». «Отдай! – сказала ей я. – Тебе скажут «спасибо». Только перестань попрекать нас своими деньгами! Когда Сашка умер, и тебе было плохо, ты пришла ко мне: «Вера, что делать?». И когда у тебя были другие проблемы, ты приходила ко мне. Зачем же ты сейчас говоришь мне такие гадости?». Мы всегда так с Люсей общались. Высказывали друг другу в лицо все, что думали. У нас бабушка была такая же – палец в рот не клади. И мы все пошли в нее.

   Когда Люся уже стала сдавать, я предлагала Свинковой свою помощь: «Если надо, я готова не работать и с ней сидеть». «Да, хорошо», - согласилась она. Незадолго до смерти Люся позвонила мне и попросила, чтобы я забрала ее к себе. Я стала звонить Татьяне, чтобы узнать, куда приехать. Но она на звонки не отвечала. И до Люси я больше дозвониться не могла. Как потом выяснилось, с ней сидела ее бывшая костюмерша Люда Оськина. По ее словам, когда Люсе стало плохо, она доложила об этом Татьяне. Татьяна вызвала доктора Володю Константинова, который в последнее время лечил Люсю. Он приехал и сделал ей какой-то укол. Заверил, что она будет спать несколько часов. Но Люся проснулась раньше, и ей стало хуже. После цепочки звонков снова приехал Володя, донес ее на руках до машины и отвез в 83-ю больницу на Ореховом бульваре, где он работал. Там Люся и умерла. «А зачем он повез ее на своей машине? – рассуждала потом я. – Нельзя было «скорую» вызвать? И почему она очутилась именно в этой больнице? У нее же в ЦКБ была своя палата». В общем, для меня в этой истории осталось много непонятного. Потом говорили, что этот доктор Володя всерьез намеревался жениться на Люсе. Вполне возможно, что так и было. Перед похоронами он подвозил на своей машине меня и Сережку с Жоркой. По дороге ребята спросили его об этом. И он им сказал, что в этот день как раз должен был разговаривать с женой насчет развода. У Володи еще был брат-близнец Виктор – тоже доктор. Володя был кардиолог. А его брат – психотерапевт. Он вводил Люсю в состояние транса, и она ему что-то рассказывала. На 40 дней Виктор обещал рассказать обо всем, что он от нее услышал. Но на сороковинах он не появился. Отсутствовал и Володя, который на похоронах не отходил от Свинковой и через каждые полчаса делал ей какие-то уколы. «Где же ваш доктор? – спросила я у Татьяны. – Что это его не видно?». «Ой, ты знаешь, у него случилось большое несчастье, - сказала она. – У него же брат умер. Сейчас его как раз хоронят». По словам Свинковой, Виктор поехал к маме куда-то в Подмосковье, и его нашли мертвым на автобусной остановке, где он просидел три дня. Сам Володя потом рассказывал: «Я опознал брата только по деревянному крестику. У меня был точно такой же. Нам их мама на шеи повесила». «Что за идиотизм?! – недоумевала я. – Неужели за три дня сидящего на остановке человека никто не заметил? И почему Володя не мог его опознать? Он что, был избитый до неузнаваемости?». Согласитесь, вся эта история тоже довольно странная.

   Когда Сережка, Жорик и Катя как ближайшие родственники заявили о своих правах на наследство, Володя начал везде говорить, что якобы никаких бриллиантов у Люси не было, и она носила одну бижутерию. Складывалось впечатление, что он специально так говорил, чтобы наследники ничего не искали. Дело в том, что у Люси на казенной даче в Архангельском был металлический сейфик для хранения драгоценностей. И в течение нескольких дней после ее смерти, пока всех не вытурили с дачи, Володя с Татьяной вместо того, чтобы положить этот сейфик в банковскую ячейку, зачем-то возили его с собой туда и обратно. Какие там были драгоценности и в каком количестве – никто ведь толком не знал. Часть их пропала еще при жизни Люси. Ее же дважды обкрадывали в поезде. Свои самые дорогие цацки она всегда носила при себе – или в мешочке, или в платочке, как наша бабушка. В купе, кроме нее и Татьяны, никого не было. Ну, кто мог взять этот узелок с цацками? Вывод напрашивался сам собой. Тем не менее, Люся даже в милицию не обращалась. «Все равно никто не будет ничего искать», - объясняла она. Что стало с ее двумя домами в Протвино – тоже непонятно. Я была там и видела эти дома своими глазами. Но потом они словно испарились. Не очень честная история получилась и с домом на Волге, который Люся отдала двоюродной сестре Нине Воробьевой. Сын Нины Саша работал у Люси в ансамбле. И, когда Газпром предоставил Люсе казенную дачу в Архангельском, она попросила Сашу жить в этом доме на Волге и присматривать за ним. В один прекрасный день Люся приехала туда и узнала, что он без ее ведома прописал туда Нину. А я работала бухгалтером в юридической консультации. И она начала мне жаловаться, что они ее обманули, подделали ее подпись и т.д. «Что же ты сидишь и молчишь?! – удивилась я. – Обращайся в суд!». «Да ты что! – отмахнулась Люся. – Это сейчас поднимется скандал. Будут говорить, что мои родственники – жулики и воры». «Зачем ты тогда мне об этом рассказываешь? – разозлилась я. - В таком случае нечего и говорить на эту тему». А через полгода Люся оформила Нине и ее сыну дарственную на этот дом. После ее смерти я прямо спросила у Нины: «Надеюсь, у тебя хватит совести больше не лезть в наследники?». «Да, сын мне сказал, что нам лучше туда не соваться», - ответила она. Сама я ни на какое наследство не претендовала. И вмешалась лишь через три года, когда увидела, как все разбазаривается и уходит в основном адвокату Георгию Левчуку, взявшемуся представлять интересы Сережки, Жорика и Кати. Мне просто стало обидно. Сначала Сережка кричал: «Мы сделаем музей тети Люси». А что в музее-то показывать, если ничего не останется – ни драгоценностей, ни платьев, ни ваз, ни картин?! К сожалению, суд встал на сторону Левчука. Судья посмотрела документы из архива, подтверждающие мое родство с Люсей, и заявила, что это подделка, и я не имею к наследству никакого отношения. Что-то доказывать было бесполезно. Не секрет, что в наших судах все решают большие деньги. А у меня не было таких денег, как у Левчука.

   Я с самого начала предлагала Сережке проверенных адвокатов из юридической консультации, в которой я работала. Но оказалось, что он уже договорился с этим Левчуком, которого нашел по интернету. Левчук первым делом сказал ему, что для вступления в наследство нужна большая сумма денег. Сережке пришлось взять кредит. Но этого оказалось недостаточно. И тогда Сережка заставил Катю продать квартиру на Абельмановской заставе, которую ей купила Люся. На что ушли все эти деньги – непонятно. Видимо, на оплату услуг Левчука. Все имущество, полученное ребятами по наследству, Левчук спешил скорее распродать. С этого он получал еще по 10 процентов от его стоимости. Вдобавок ко всему он на пустом месте втягивал Сережку в никому не нужные судебные тяжбы. Чего стоила хотя бы история с еще одной «наследницей»! Дело в том, что мать Сережки, Жорика и Кати Татьяна после расставания с их отцом Сашкой родила от разных мужчин еще девятерых детей. И по документам все они были Зыкины. В свое время про одну из девочек Татьяна кричала, будто она тоже Сашкина дочка. Люся даже ездила к ней разбираться с этим. А когда начали делить Люсино наследство, эта девочка приехала в Москву и пыталась добиться включения в число наследников. Левчук разрешил ей поселиться и прописаться в квартире Люси на Котельнической. Она родила там ребенка. Потом привезла туда мужа и еще одну сестру. «Вы что, совсем одурели?! – возмутилась я. – На каком основании вы вселили эту красавицу, которая никто и звать никак?». «Ну, она же говорит, что она тоже наследница», - принялся оправдываться Левчук. А после этого он от имени ребят подал на нее в суд и долго добивался ее выселения из квартиры. Потом он подбил Сережку судиться с кем-то из артистов за нелестное высказывание о нем в какой-то телепередаче. И за все это выставлял все новые и новые счета. Когда я первый раз увидела Левчука, он ездил на «Москвиче». А сейчас у него иностранная машина за несколько миллионов. При этом Жорке и Катьке вообще не дали ни копейки. Жорка еще более-менее устроен. У него трое детей. И жена его крепко держит в руках. А Катька с ребенком осталась без жилья и без средств к существованию. Мы долго уговаривали ее отказаться от услуг Левчука. Слава Богу, до нее, наконец, дошло. Недавно она взяла себе нового адвоката. После долгих препирательств Сережка с Левчуком вроде бы купили Катьке квартиру. Но документы на нее так и не отдали. «Я заберу у тебя ребенка, а тебя отправлю в дурдом», - заявил ей Левчук. Насколько я знаю, он уже сделал фотографии, свидетельствующие, что она живет с пьяницей в каких-то трущобах, где ребенку не место, и начал готовить документы, чтобы поставить вопрос о признании Катьки психически больной. Новый Катькин адвокат сказал мне, что будет требовать проведения судебно-психиатрической экспертизы. «Тогда пусть и Сережке делают такую экспертизу! – сказала я. – Пусть всем делают! Чем Сережка лучше?!».

   Михаил ФИЛИМОНОВ («ЭГ» № 32, 2013)