ДОЧКУ ТАМАРЫ МИАНСАРОВОЙ ДОВЕЛО ДО СМЕРТИ ПЬЯНСТВО

Исполнительница «Черного кота» отвергла будущего директора Театра сатиры из-за его нежелания разводиться с женой

5 марта исполнилось бы 90 лет исполнительнице всеми любимых песен «Черный кот», «Пусть всегда будет солнце», «Давай никогда не ссориться», «Топ-топ, топает малыш», «Глаза на песке» Тамаре МИАНСАРОВОЙ, ушедшей из жизни четыре года назад. Накануне юбилейной даты «Экспресс газета» решила напомнить читателям об этой замечательной певице и пообщалась с ее сыном – бывшим участником легендарного ансамбля «Самоцветы», музыкантом и аранжировщиком Андреем МИАНСАРОВЫМ.

   - Очень большую роль в нашей семье играла мамина мама Анастасия Федоровна, - признался Андрей. - Она одна Тамару вырастила и воспитала. Образования у бабушки было четыре класса церковно-приходской школы. Но она прекрасно пела. До войны солировала в Минске в хоре театра оперы и балета и в хоре Белорусского радиокомитета. Когда началась война, они с 10-летней мамой пытались вместе с другими жителями пешком уйти из Минска в сторону российской границы. Но немцы, которые продвигались гораздо быстрее, их догнали и окружили. Бабушку ранили в ногу, когда она закрывала собой маму. И им пришлось вернуться обратно в Минск. Как они там выживали всю оккупацию – страшно даже представить. По рассказам бабушки и мамы, наши по ночам так бомбили город, что плавились и горели стекла. Они прятались от бомбежек в подвале какой-то церквушки. Однажды к ним забежала красивая деваха. А следом за ней – немец-патрульный. Но она заговорила с ним по-немецки и увела его. А то могли бы расстрелять на хрен всех в этом подвале. Я знаю, что бабуля спасла не одного человека из минского еврейского гетто. Когда после освобождения нашими Минск зачистили, практически всех гражданских посадили в теплушки и отвезли на лесоповал. Но за бабулю вступился спасенный ею особист из хора имени Веревки. И через несколько месяцев ее выпустили.

   В послевоенное время мама с успехом окончила в Минске центральную музыкальную школу, которая приравнивалась к училищу, и поступила в московскую консерваторию. Ее не хотели отпускать в Москву и не выдавали документы. Но она все-таки поехала и произвела такое впечатление на профессора Якова Мильштейна, что ректор консерватории Александр Свешников – небывалый случай! – подписал приказ об ее зачислении на фортепианный факультет без документов. Их потом пересылали по запросу из Минска. Еще в ЦМШ у мамы завязалась любовь с моим папой Эдуардом Миансаровым – сыном тенора Арсена Авакяна. Папа тоже поступил в московскую консерваторию. Учился на том же факультете у профессора Льва Оборина. В 1956 году родился я. Мы жили на улице Льва Толстого в 13-метровой комнате, полученной бабушкой в обмен на минское жилье. В ней помещались только кровати и пианино, на котором занимались мама и папа. А прямо у нас под дверью стояла четырехконфорочная газовая плита, где готовили 6 или 7 семей. В лучшую сторону наша жизнь поменялась лишь после того, как мама в 1962 году поехала на фестиваль молодежи и студентов в Хельсинки и получила Гран-При за исполнение песни Людмилы Лядовой «Ай-люли». ЦК Комсомола тогда дал маме двухкомнатную квартиру в блочной девятиэтажке на Мосфильмовской улице. По сравнению с комнатой на Льва Толстого она казалась мне дворцом. Запомнилось, что смотреть ее с нами ездил один из членов советской делегации - чемпион по прыжкам в высоту Валерий Брумель. Он был такой огромный, что доставал рукой до потолка.

   Мой папа, к сожалению, этих перемен не дождался. Когда мне было два с половиной года, они с мамой развелись. Видимо, жизнь в тесной коммуналке была настолько нестерпимой, что былая любовь прошла. С бабушкой у папы тоже не сложились отношения. Она панически боялась потерять контроль над мамой и своей постоянной заботой и вниканием во все дела очень сильно всех подавляла. Моего папу Анастасия Федоровна еще как-то терпела. А всех остальных маминых мужиков просто ненавидела. Я помню, какие были жуткие скандалы, когда мама вышла замуж за Леню Гарина. Он был классный музыкант. Его родители-циркачи ездили по всему миру и пачками привозили ему импортные пластинки. Именно от Лени мне впервые довелось услышать настоящий американский джаз. Я с ним подружился и даже называл его папой. Но бабушка вечно была им недовольна и ела его поедом. Постепенно у мамы с Гариным начался разлад. Она поехала на гастроли в Швецию. А Леню из-за 5-ой графы в эту поездку не взяли. Его обидело, что мама за него не вступилась. И он ушел от нее к бывшей жене Иосифа Кобзона Веронике Кругловой. Как на грех, мы съехались с Гариным и обменяли нашу двушку на Мосфильмовской и его однушку на Таганке на 80-метровую трешку на Садовой-Кудринской, где у нас стояли два рояля. И после развода мама под давлением бабушки долго билась, чтобы отселить Гарина и оставить эту квартиру за нами.

   Потом в жизни мамы появился эстрадный и театральный администратор Михаил Дорн, организатор больших стадионных концертов, а в дальнейшем - директор Театра сатиры. У нее тогда начались проблемы с работой. После Хельсинки она победила в Сопоте с песней «Пусть всегда будет солнце» и еще на нескольких конкурсах. Но в Москонцерте ей не давали ни звание, ни более высокую ставку. Постоянно ставили палки в колеса. Ей приходили письма с приглашением выступить за границей. А Москонцерт отвечал: «Она на гастролях». Чтобы чего-то получить, нужно было дружить с начальством, кому-то давать на лапу. Нужны были напор и жесткость, как у Аллы Пугачевой. А мама была абсолютно противоположным человеком – мягким, податливым, подверженным влиянию. И в конце 60-х она вслед за Валерием Ободзинским перешла из Москонцерта в Донецкую филармонию. А в то время там всем рулил Дорн. Он очень много принес в творческую жизнь мамы. Собрал ей великолепный коллектив. Музыкальным руководителем у нее был Виталий Кретюк, будущий участник ВИА «Самоцветы» и «Лейся, песня». А в качестве аккомпанирующего состава к ней почти в полном составе перешла легендарная рок-группа «Второе дыхание» - самые хипповые музыканты страны Коля Ширяев и Игорь Дегтярюк, игравшие Джимми Хендрикса нотка в нотку. Дорну даже удалось после долгого перерыва пробить маме поездку за границу – с оркестром Юрия Силантьева в Польшу. Но дядя Миша – так я к нему обращался - не собирался ради нее разводиться со своей женой. А маме, как любой женщине, хотелось большего. Бабушку женатый Дорн, естественно, тоже не устраивал. И по возвращении из Польши мама с ним рассталась.

   После Дорна директором и мужем мамы стал Игорь Хлебников, который раньше работал у нее звукорежиссером. Для меня он был Константинычем. Его брак с мамой пришелся на годы моего становления как мужчины. И я во многом брал с него пример. Делился с ним своими проблемами. Даже иногда втихаря от мамы и бабушки побухивал у него на Сретенке. Он и его друзья, взрослые мужики, принимали меня как равного. Вскоре у Хлебникова с мамой родилась дочь Катя. На ее рождении настоял Игорь, чтобы больше привязать маму к себе и ослабить влияние бабушки, которая постоянно с ним скандалила. В конце концов, мама все-таки вышла из бабушкиного подчинения и переехала к Хлебникову на Сретенку. Но и с Игорем семейная жизнь у нее не заладилась. У него дома в то время постоянно бухали. Собирались огромные компании – артисты, художники. Приезжали Кирилл Столяров, Андрей Вертоградов, Иосиф Кобзон, Вячеслав Клыков. По пьяни Игорь мог вспылить и даже поднять на маму руку. А с 1976 года он параллельно работе с мамой начал возить по стране три чешских «Луна-парка» от «Союзаттракциона». В этих поездках у него появились другие женщины. Однажды в Кемерово мама застала его на кордебалете. И на этом их отношения закончились. Потом у Хлебникова была молодая жена Людка. Она родила ему сына Игорька. Но пацан умер молодым из-за героина-шмероина. Видимо, дала о себе знать не очень хорошая генетика.

   Меня с детства готовили к карьере академического музыканта. Я света белого не видел. По семь часов в день проводил в ЦМШ в Собиновском переулке и еще по пять часов за инструментом дома. Занимался все каникулы. После школы поступил в консерваторию к Борису Землянскому, бывшему ассистенту папиного педагога Оборина. Потом меня за особое дарование забрал к себе Яков Флиер. Но получить диплом мне так и не удалось. Я рано женился и стал отцом. Мне нужно было кормить семью. В 1977 году я взял академический отпуск и полгода гастролировал от Сахалинской филармонии с коллективом режиссера и певца Альберта Атаханова, снявшего маме фильм-концерт «Солнечная баллада». Мама тогда уговорила меня прописаться в ведомственной квартире, которую ей выделили в Донецке от филармонии. Как она объясняла, чтобы ее не потерять и потом обменять на Москву. А в результате вместо того, чтобы выйти из академа и продолжить учебу в консерватории, я получил из Донецка повестку в армию. Меня приписали в конвойные войска в Магадан. Не нашли лучшего применения человеку с незаконченным высшим музыкальным образованием. Но, по счастливой случайности, я опоздал на призывной пункт и оказался в команде, которую направили в подмосковное Шереметьево. Мама приехала в нашу часть с концертом. И у меня сразу все наладилось. Я организовал с ребятами группу и до самого дембеля играл на генеральских свадьбах.

   Сразу после армии я 4-5 месяцев поездил на гастроли с мамой – сначала по Уралу, потом по Украине. В Виннице к нашему коллективу как раз присоединился Марк Фельдман - будущий директор и муж мамы. Расставшись с Хлебниковым, она вместе с Марком перешла из Донецкой филармонии в Кисловодскую. Меня тоже звала с собой. Но я не хотел от нее зависеть и решил пойти дальше своим путем. Бывший гитарист «Самоцветов» и один из создателей «Лейся, песня» Валера Селезнев тогда собрал новый коллектив «Апрель». На басу в нем играл Игорь Тальков. Репертуар был в стиле «Earth, Wind & Fire». И я начал работать с «Апрелем». А оттуда Юра Маликов в декабре 1979 года забрал меня в суперпопулярные «Самоцветы». О своем выборе я нисколько не жалею. И своим детям, помня о маминых ошибках, стараюсь ничего не навязывать. Когда мой сын от второго брака Андрей бросил Мерзляковское музыкальное училище, я даже не стал уговаривать его вернуться. Сейчас он успешно выступает как ди-джей и саунд-продюсер под именем Андрей Лауд. Недавно у него родилась дочка Соня. Всего у меня уже пятеро внуков – четверо от дочек от первого брака и вот еще одна внучка от сына.

   А у моей сестры Катюхи жизнь сложилась трагически. Ее погубил алкоголь. Она пыталась заниматься индийскими танцами, писала стихи. Была замужем за хорошим парнишкой Женькой Тухмановым, который играл на басу в каком-то коллективе. Но они допились до того, что Женьку приревновали к кому-то и убили. Катя была настолько пьяна, что даже не заметила этого. Только когда мама ее разбудила, она увидела, что Женька – уже труп. Спустя несколько лет с ней произошла еще одна непонятная история. Ее доставили в больницу с тяжелыми травмами. То ли она попала под грузовик, то ли свалилась с балкона. Сама она даже вспомнить не могла, что случилось. В свое время Катя на телевидении обвиняла меня, что я не помогал маме. Помощница такая нашлась! А нормально, что мама почти в 80 лет возила ей супчик с Тульской на Автозаводскую? А дочка с перепоя еще воротила нос: «Я не буду это есть». Однажды заехала маме по голове то ли сковородкой, то ли еще чем-то тяжелым. После этого удара мама вышла из автобуса и потерялась. У нее на какое-то время выключилась память. Когда маме по состоянию здоровья стало уже тяжело к ней ездить, Катя влезла в огромные долги. Взяла кредит на покупку ноутбука. А что его нужно возвращать – забыла. Чтобы выпутаться из этой ситуации, ей пришлось продать прекрасную 2-комнатную квартиру на Автозаводской и переехать в однушку в Бирюлево. А в 2015 году на эту однушку Катя заключила с некой дамой договор пожизненной ренты. Своих обязанностей по договору дама не выполняла и ничего ей не платила. Только обильно поила ее водкой и коньяком. Потом появился некий мужчина с уголовным прошлым и уговорил Катю вступить с ним в фиктивный брак. Как оказалось, это был любовник той дамы, с которой она подписалась на ренту. Видимо, эти аферюги таким образом подстраховались, чтобы квартира в любом случае досталась им.

   После смерти мамы ситуация с Катюхой стала совсем неуправляемой. Марк, правда, помогал ей деньгами. Когда она в пьяной драке кого-то пырнула ножом, платил адвокатам, чтобы ее отмазать. Но он же не мог каждый день ее контролировать. Когда два года назад мы с моей женой Ларисой приехали к Кате, она находилась в ужасном состоянии и уже не могла ходить. В левом бедре у нее и так стоял железный штырь. А тут она сломала и правое бедро. Лежала и, извините, из-под себя руками говно доставала. На столе у нее стояла недопитая бутылка водки. А за столом сидела пара непонятных людей – такая бирюлевская синька. Я купил Кате немецкое кресло, чтобы она могла хотя бы до сортира и кухни доехать. Восстановил ей пропавшие документы – СНИЛС, медицинскую страховку. Договорился с профессором из института Вишневского, чтобы он ее посмотрел. Накануне она клялась мне, что не будет пить. А утром я приехал за ней и застал ее в жопу пьяной. Закончилось все тем, что в январе прошлого года Катя умерла. То ли сердце у нее не выдержало, то ли печень. После ее смерти мне пришлось целый год биться в суде с аферюгами, которые пытались завладеть ее квартирой. С подставным мужем Катю еще при ее жизни кое-как развели. Но он потребовал отменить решение о разводе под предлогом, что оно было вынесено без его присутствия. А на расторжение договора ренты Катя с помощью Марка успела только подать заявление. Самой дамы, с которой заключался этот договор, к тому времени уже не было в живых. Она умерла раньше Кати. Тем не менее, на квартиру претендовал ее сын, которому права по договору перешли по наследству. К счастью, суд во всем разобрался и встал на мою сторону.

   Михаил ФИЛИМОНОВ («ЭГ» № 9, 2021)

   Газетная версия https://www.eg.ru/showbusiness/1100452